Антиретровирусная терапия: шанс на новую жизнь с ВИЧ

История 5

2 February 2024

Наталья (имя изменено), 20 лет

Фото: ПРООН в Беларуси

О том, что у меня ВИЧ, мне в 12 лет рассказала мама. Она просила прощения, но я спокойно отреагировала. Уже тогда благодаря маме и информации из школы я знала, что с ВИЧ-инфекцией можно нормально и даже хорошо жить. Я не обидчивый человек и не вижу смысла винить мою маму. Мне просто нужно было научиться с этим жить. Я же ни в чем не виновата. Мне кажется, решающую роль сыграло и то, что у меня тогда еще не начался переходный возраст, но при этом был высокий уровень осознанности.

Мама позаботилась о том, чтобы я не была наедине со своим диагнозом. Она отправляла меня на конференции и в детские лагеря, где были такие же дети с положительным ВИЧ-статусом. Теперь уже во взрослом возрасте ко мне порой обращаются дети, которые, как и я когда-то, впервые узнали о своем диагнозе от родителей. Я стараюсь им помочь.

Мое близкое окружение знает о диагнозе: подруги, соседки по общежитию. Все нормально отнеслись. Как я заметила, люди до 25 лет проще к этому относятся. У старшего поколения есть какое-то предубеждение еще с 90-х, что людей с ВИЧ-инфекцией нужно сторониться. Моя бабушка - медик с высшим образованием, но даже у нее есть предвзятое отношение ко мне и матери. Доходило до того, что она не разрешала маме держать на руках мою сестру.

Я не считаю свой диагноз проблемой. Это хроническое заболевание. Меня как человека определяют мои поступки. Я не вижу различий между собой и другими. У меня прекрасное здоровье, а за счет антиретровирусной терапии мой иммунитет крепче, чем у многих здоровых людей.

Музыка спасает меня от внешнего мира и помогает мне выплеснуть негативную энергию. Когда мне тяжело внутри, я сажусь за фортепиано и сочиняю несколько строк. Музыка – мой антидепрессант.

Мне всегда было некомфортно скрывать свой диагноз, но моя работа ставит определенные рамки. Кто знает, как отреагирует начальство или клиенты. Я бы хотела просто писать музыку, как Фредди Меркьюри. Мне очень жаль, что, когда он был болен, еще не было антиретровирусной терапии и ничего нельзя было сделать. Это были страшные времена, сейчас все иначе.

Я не считаю свой диагноз проблемой. Это хроническое заболевание. Меня как человека определяют мои поступки. Я не вижу различий между мной и другими людьми. У меня отличное здоровье. За счет антиретровирусной терапии мой иммунитет крепче, чем у многих здоровых людей. Я на больничном была два раза за пять лет. Люди, живущие с ВИЧ, постоянно проверяют свое здоровье и точно знают, сколько у них клеток СД4. Здоровые люди чаще всего не знают, в каком состоянии их иммунная система. Я просто пытаюсь во всем искать плюсы. Так проще жить.


У здорового человека в 1 мл крови содержится 800-1200 СД4-клеток, которые отвечают за реагирование иммунной системы на инфекции. У ВИЧ-положительных пациентов при благоприятном течении заболевания количество СД4-лимфоцитов – около 500. Снижение иммунного статуса до 200 клеток и ниже угрожает жизни, так как в организме развиваются оппортунистические инфекции.


Единственное, что меня беспокоит, — это необходимость идти с моим будущим партнером в больницу. Там он должен будет написать расписку о том, что он в курсе моего положительного ВИЧ-статуса. Если он этого не сделает, и я забеременею, то меня могут посадить в тюрьму.

Я очень волновалась, когда в 17 лет у меня появились первые отношения. Я понимала, что нужно все рассказать, и начала готовить своего молодого человека. Он сам обо всем догадался по тому, как я начала его подводить к этой теме, и сказал, что в этом нет ничего страшного. Мне стало легче от того, что меня понимают и не осуждают.